– Кто?
– Лакей. Тебе что, не предоставили лакея? Иисус Христос на роликах, что там творится?
– Это вы Хайфон? – спросил Ник у лакея. – Да, Джек, он здесь.
– Дай-ка мне его.
– Он хочет с вами поговорить, – сказал Ник, протягивая трубку. Хайфон, множество раз повторив отрывистое «да, сэр», положил трубку.
– Вы позволите прислать вам массажистку, сэр? Она очень хорошая. Превосходно обучена.
– Ну-у…
– Тогда я пришлю.
– Хайфон, – сказал Ник, – можно задать вам вопрос?
– Да, сэр.
– Мистер Бейн, он что, как-то связан с этим отелем?
– Все гости АТД и ее клиенты из других городов останавливаются в «Энкомиуме».
– Понятно, – сказал Ник.
– Так я пришлю Берни.
Ник сидел в шезлонге, потягивал водку «Негрони» и смотрел, как за Санта-Моникой опускается в океан солнце. «Кампари» и водка уже начали вливать в его члены приятную вялость, когда Хайфон стукнул в дверь и объявил о прибытии Берни. Она вошла с широкой калифорнийской улыбкой – «всем привет!» – миловидная, мускулистая блондинка лет двадцати пяти, в белом обтягивающем «боди» с треугольным вырезом. Те несколько раз, что Ник подвергался массажу – это не были «массажные» салоны, – он неизменно чувствовал себя неуютно, но Берни с ее дружелюбием и непосредственностью быстро избавила его от ощущения неловкости, и вскоре он уже лежал в чем мать родила на наклонном столике, накрыв укромные места полотенцем. Она предъявила ему массажное меню – шведский, шиацу, с горячим маслом, тибетский и т. д., – настоятельно порекомендовав нечто, именуемое НМТ, то есть нервно-мышечную терапию, разработанную, по ее словам, израненным ветераном Вьетнама, который разочаровался в западной медицине и стал изучать восточные методы целительства. Приятного в этой терапии было мало, напротив, Ник испытывал резкую, до стона и зубовного скрежета, боль, пока Берни месила кулаками его позвоночник, сдавливала коленями шею и ягодицы, корежила локтями грудную клетку, исщипав под конец кожу так, что та начала гореть, – это чтобы вызвать приток крови к поверхности, пояснила она. Последнюю пытку она называла «bindegewebs», а изобрели ее немцы – nattlrlich. Берни вставила в магнитофон кассету под названием «Океанические адажио» – музон в стиле «нью-эйдж», состоящий из воплей горбатых китов и синтезированной музыкальной тарабарщины, в общем довольно приятный, поскольку он отвлекал Ника отболи. В конце концов, плотно прогладив большими пальцами ободы его глазниц, отчего в глазах полыхнул свет – оскорбленный отзыв зрительных нервов, – Берни подтянула Ника к краю стола, перевернула на живот и приладила к свесившейся вниз голове «лицевую повязку». Поскольку ноги Ника находились теперь выше головы, в пазухах носа вскоре начала застаиваться кровь и нос заложило, как при сильной простуде. Берни, склонившись над головой Ника, принялась за его ягодицы, груди девушки терлись о его затылок. Туда-сюда, туда-сюда. Спустя несколько минут Ник принялся отсчитывать числа назад от ста, каждый раз вычитая семерку, – метод отвлечения от неуместных мыслей, усвоенный им давным-давно. Он лежал, свесив лицо вниз, похрюкивая забитым носом, точно натасканная на трюфели свинья, и слушая, как орут, кувыркаясь в глубинах, киты.
– Тебе нравится музыка, Ник?
– Даррр.
– Люблю китов. Самые величественные из всех тварей, правда?
– Прррвд.
– Поверить не могу, что японцы собираются снова открыть на них охоту.
– Пидррры.
– Знаешь, здесь с этим словом следует быть поосторожнее.
– Прррвд?
– Ты когда-нибудь купался с дельфинами, Ник?
– Никрррд.
– А мы с моим дружком купались пару недель назад. Ага. Дружок. Завуалированное предупреждение: «Не воображай лишнего. Я делаю свое дело, и только».
– К северу от Сан-Диего есть одно местечко, там можно за девять долларов поплавать с дельфинами. Мы с Марком съездили туда на его мотоцикле. У него «харлей-дэвидсон». Большой? Берни имела обыкновение обращать в вопрос любую фразу, даже простейшее повествовательное предложение – вдруг собеседник чего-то не понял.
– Он служит здесь, во флоте. В «Морских львах»? Чего он там делает, никогда не рассказывает. В общем, ему не хотелось плавать с дельфинами, а мне очень, так что мы все же поплавали. У них такая невероятно мягкая кожа, а дышат они, как будто поют? Вот так: «Пуууш». Такой примерно звук. Знаешь, это так чувственно? Кататься на них, держась за плавник? Почти как… – Берни вздохнула. – Марку они не понравились. Он все время от них отпихивался. А тамошний хозяин рассердился и говорит: «Шел бы ты отсюда», а Марк сказал, что закинет его прямо к дельфинам.
Еще одно предупреждение: «Дружок у меня вспыльчивый, хорошо обученный профессиональный убийца. Так что ты руки-то не распускай».
– А я все равно осталась в бассейне, – продолжала Берни. – Я бы навсегда там осталась, так это было чудесно? Позапрошлой ночью они мне приснились. Как будто я еду при лунном свете верхом на дельфине, мы скачем по волнам, вверх-вниз, вверх-вниз. На мне ни купальника, ничего, а его кожа трется об мою, так здорово! И он поет? «Пууш»… Я такая возбужденная проснулась? А рядом Марк храпит. Он так храпит!? А скажешь об этом, злится? Я купила ему на день рождения одну штуку. Вроде микрофона, крепишь его к пижаме, а от него проводок идет вроде как к наручным часам, только они при каждом всхрапе тебя бьют электричеством, правда несильно? Ух, как он разозлился? Весь вечер испортил. Гости сразу по домам разбежались. Марк иногда такой злой бывает? По-моему, «Морские львы» должны были бы всю злость на работе растрачивать, а по-твоему как?