– Ники, Ники, Ники.
– Карлтон, не называй меня так больше, ладно?
– Послушай, – сказал Ник Майку, главному из трех охранников, – не могли бы вы хоть в ресторан за мной не тащиться? Мне нужно побеседовать с журналисткой, а если я вопрусь туда с вами со всеми, я буду чувствовать себя полным слизняком.
– Не могу, Ники. Приказ. И Ник вошел в «Иль Пеккаторе», стараясь по возможности опередить троицу своих совершенно очевидных охранников. У каждого выползал из-под воротника и вползал в ухо идущий от рации проводок. Хотя с кем им было держать связь? Ник сильно подозревал, что ребятам просто-напросто хочется, чтобы их принимали за агентов Секретной службы. Он оглядел ресторанный зал. Сенатор Финистер отсутствовал – после того прискорбного инцидента он по возможности избегал «Иль Пеккаторе». Зато присутствовал его племянник, сенатор Ортолан К. Финистер, завтракал с обозревателем «Сан» Алексом Бимом – несомненно объясняя, до чего ему не с руки баллотироваться в губернаторы штата Виргиния, «когда у него столько работы здесь, в Конгрессе» и так далее и тому подобное.
На месте была уже и Хизер Холлуэй – сидела за угловым столиком, просматривая подготовленные к интервью заметки. Хм. Действительно очень мила, этакая помесь Морин О'Хара с Бонни Райт, но без единого седого волоса. В очках. Ник считал, что очки делают женщину более эротичной. Аналитичка, к которой он таскался во время развода, поведала ему, что в этом его воззрении таится глубокий смысл, но какой – не сказала, велев Нику догадаться самому. Ник ответил ей, что, получая семьдесят пять долларов за час – за пятьдесят минут, если быть точным, – она могла бы, черт побери, быть поразговорчивей, однако аналитичка твердо стояла на своем. Фигура, да, пожалуй, насчет фигуры Бобби Джей был прав, фигура более чем привлекательная, округлая, но спортивная. Так, а что у нас под столом? Ух ты! Светлые, цвета слоновой кости чулки. Зеленый костюм с короткой юбкой, открытая шея, золотые серьги. Улыбается ему из-за очков. Ямочки на щеках. Ямочки!
– А это кто? – спросила Хизер после того, как Ник представился, и указала на Майка, Джеффа и Томми, его телохранителей.
– Не для печати?
– О нет, – она улыбнулась, – для печати. В том, что вы приятный собеседник, я не сомневаюсь, но у нас же не публичный завтрак. Что ж, начало обнадеживающее. Ник объяснил, в чем дело, подчеркнув, что считает охрану ненужной.
– Я разговаривала со множеством людей, – сказала Хизер, – которые относятся к вам не… ну, то есть я не назвала бы их вашими страстными поклонниками.
– Никуда не денешься – табак, – Ник открыл меню. – Палтус «in flagrante» {на месте преступления} – рекомендую.
– «In flagrante»?
– Названо в честь сенатора Финистера. Хизер недоуменно смотрела на него.
– Ну, помните, его прервали в самом разгаре… здесь, в отдельном кабинете? Вы могли читать об этом в газетах. А ты мог бы воздержаться от сексуально окрашенных шуточек сомнительного вкуса (и остроумия тоже) хотя бы в первую минуту знакомства. При рыжих ее волосах она вполне может оказаться католичкой.
– В общем, здесь все неплохо. Спагетти. Телячья отбивная а-ля Валдоста, очень хороша. А форель так просто великолепна. С кучей миндаля – если вы любите миндаль.
Хизер попросила принести ей салат и минеральную «Сан-Пеллегрино», отчего почувствовал себя обманутым в лучших ожиданиях официантом. Сам он, оказавшись пленником собственных рекомендаций, заказал форель, хотя форель с кучей миндаля была далеко не любимейшим его блюдом.
– Ну-с, – осведомился Ник, – и давно вы в мунитах ходите? Я хотел сказать, дав но ли вы в «Мун»?
Молодец! Две минуты – две глупости. Теперь добавь что-нибудь обворожитель-5 вроде: «Груди у вас – просто блеск! Настоящие?»
– Год, – ответила Хизер. – Можно, я включу диктофон?
– Ради бога, – великодушно позволил Ник. Она положила диктофон на стол между ними.
– Мне всегда кажется, что вот вернусь я в редакцию, а на ленте ничего нет, кроме статических помех.
– Это мне знакомо. Духи. «Dioressense»? «Krizia»? «Fracas»? Похоже, «Fracas».
– Это, случаем, не «Fracas» от вас веет?
– Нет.
– О!
– В прошлом году, когда «Стоуне» выступали в Кап-центре, – включив диктофон, сказала она, – я брала интервью у Мика Джаггера. Вернулась к себе – на пленке одно Шипение. Думала, меня выгонят. Пришлось восстанавливать все, что он говорил, по памяти. Выделяя курсивом.
– Ну, – сказал Ник, – он все равно ничего интересного сказать не способен.
По взгляду, брошенному на него Хизер, Ник понял, что, забрасывая грязью самую большую икону рок-н-ролла, ему навряд ли удастся стать в ее глазах более привлекательный. Правда, человек, занимающий пост общественного представителя вашингтонской деловой ассоциации, по определению наделен сногсшибательной сексуальной привлекательностью…
– То есть, – продолжал он, – я, вообще-то, и сам поклонник «Стоуне». Просто… Проснись, Ник!
– Итак, – сказал он, – о чем, собственно, вы собираетесь писать? Да, вот именно, давайте поговорим обо мне.
– О вас.
– Видимо, я должен чувствовать себя польщенным.
– Поначалу я собиралась написать о том, что я называю «новым пуританизмом».
– Да, этого добра у нас тут хватает. Оливок?
– Нет, спасибо. Я думала побеседовать с лоббистами непопулярных индустрии. Табак, оружие, крепкие напитки, асбест, китовый промысел, токсичные отходы, ну, вы – Все те свиньи, что разоряют планету и губят человечество.
– Не обязательно, – покраснев, сказала Хизер. – Потом увидела вас в шоу Опры подумала… в нем есть что-то интересное.
– То есть идея состоит в том, чтобы выяснить, как мне удается жить в мире с собой, сказал Ник, вгрызаясь в обжигающий кусочек поджаренного хлеба.