Здесь курят - Страница 32


К оглавлению

32

– Нет, – улыбнулась она. – Я вовсе не уверена, что для вас это проблема. Во всяком случае, не больше, чем для…

– Геббельса?

– Я не о нем подумала, – осторожно сказала Хизер, – хотя аналогия интересная, значит, вот кем вы себя считаете? «Лоббист считает себя Геббельсом от торговли».

– Ничуть. Я считаю себя промежуточным звеном между двумя сегментами общества, пытающимися как-то приспособиться один к другому. Пожалуй, меня можно назвать посредником.

– Или сводником?

– Виноват?

Хизер полистала страницы своей записной книжки. «Массовый убийца», «спекулянт», «сутенер», «кровосос», «детоубийца», «яппи - Мефистофель», ага, вот оно, «массовый сводник».

– Что там у вас?

– Интервью. Я брала их, готовясь к нашей встрече.

– И с кем вы разговаривали? С главой ассоциации «Легкие»?

– С ним пока нет.

– Честно говоря, не похоже, что у вас получится очень уж объективная статья.

– Вот вы и посоветуйте, с кем мне еще поговорить.

– Для начала, с пятьюдесятью пятью миллионами американских курильщиков. Или! с табачными фермерами, которых третируют, как производителей кокаина, хотя единственное их преступление в том, что они производят совершенно законный продукт. У них, знаете ли, наверняка имеется свой взгляд на эту проблему.

– Я вас обидела. Простите. Я действительно собиралась побеседовать с фермером.

– У меня среди них много знакомых. Очень милые люди. Соль земли. Могу дать вам несколько телефонов.

– На самом-то деле меня больше всего интересует, почему вы избрали себе такое занятие. Чем вы руководствовались?

– Меня то и дело спрашивают об этом. И ожидают услышать в ответ: «Это испытание сил» или «Возможность доказать, что записанное в Конституции соответствует действительности», – Ник помолчал, задумавшись. – Вам хочется знать настоящую причину? – еще одна задумчивая пауза. – Это позволяет оплачивать закладную. Судя по всему, его мужественное признание отозвалось в душе Хизер Холлуэй лишь легким разочарованием.

– Мне говорили, что вы, скорее всего, именно так и ответите.

– Да что вы?

– Вы притворяетесь яппи на Нюрнбергском процессе, верно?

– При чем тут яппи? Это термин восьмидесятых годов. А нынче у нас девяностые

– Прошу прощения.

– И к тому же, – продолжал он, принимая обиженный вид, – получается, что вы меня в нацисты зачислили?

– Нет. Это вы почему-то черпаете аналогии из истории Третьего рейха.

– Ну, одно дело называть нацистом себя. Своего рода самоуничижение. Когда же тебя называет так кто-то другой, получается уже осуждение. Не очень-то это хорошо с вашей стороны.

– Приношу извинения. И все же оплата закладной как-то не годится в качестве жизненной цели.

– То есть совершенно. Хотя девяносто девять процентов всего, что делается в этом мире, дурного и хорошего, делается ради оплаты закладных. Если бы все просто снимали квартиры, мир был бы куда более приятным местом. Ну, и потом детей нужно учить. Boт она, главная сила зла в современном мире.

– Вы женаты?

– Разведен, – чуть поспешней, чем следовало, сообщил Ник.

– Дети?

– Сын. Но он уже почти взрослый.

– Сколько ему?

– Двенадцать.

– Он у вас, видимо, развит не по годам. И как он относится к вашей работе? – Бели честно, двенадцатилеток не очень-то интересует, откуда берутся деньги. Я мог бы податься в вивисекторы, но, пока я способен исправно снабжать его роликовыми коньками и снегокатами, ему это будет до лампочки. Конечно, я не ставлю знака равенства между вивисекцией и табачным делом. На самом деле, я очень сострадаю животным, которых используют в сомнительных научных экспериментах. Тем, которых мучают в НИЗ. Несчастным кроликам. Сердце разрывается, когда видишь, как они сидят по клеткам, выпуская клубы дыма.

– Дыма?

– Они там устроили такие машинки для курения. Преступники. Слушайте, если я начну выкуривать в день по семь тысяч сигарет, мне, скорее всего, поплошает. А я курю много.

– Но разве вам приятно, когда вас обливают грязью? Разве нет более легких спосо-6ов оплачивать закладную и обучение ребенка?

– Если людям нравится воображать меня последним негодяем, между тем как я всего-навсего предоставляю им информацию о законном и, должен добавить, освященном веками промысле, – превосходно, нет проблем. Всегда готов к услугам.

Хизер полистала блокнот, заронив в душу Ника мрачные подозрения.

– Вы ведь работали репортером в ВРТК?

– Угу, – сказал Ник и щелкнул зажигалкой. – Вы не будете против, если я закурю? Похоже, Хизер это позабавило.

– Да, пожалуйста. Эта тема вас не очень смущает?

– Нимало, – сказал Ник, выдыхая дым так, чтобы он не попал ей в лицо, хотя для этого ему пришлось задрать голову, будто бронзовому дельфину в фонтане.

– Я просмотрела тогдашние газетные сообщения, – мягко сказала она, – но, согласитесь, будет лучше, если вы сами мне все расскажете. Чтобы я ничего не напутала.

– Ну, если это и новость, то с бородой. Вы собираетесь построить на ней большую часть вашей статьи?

– Нет. Не большую. Итак, все произошло в Кемп-Лагроун…

– Угу, – Ник неторопливо загасил сигарету. Спасибо Господу, сотворившему сигареты, которые позволяют человеку собраться с мыслями или, по крайности, принять философический вид.

– Вы помните, президент Бродбент любил общаться с молодыми парнями – он-де сам когда-то служил в морской пехоте и все такое. Я сидел в нашем фургоне, прослушивая обмен радиосообщениями. Мы получили данные о частотах от одного… ну, в общем, от человека, имя которого вам, скорее всего, известно, поскольку вы так и так знаете всю эту историю, – Ник вздохнул. – Стало быть, частоты мы знали, вот я и слушал, Что на них говорится, и вдруг сплошняком пошли сообщения о том, что Бродяга подавился костью и умер. А «Бродяга» – это было кодовое имя, которым Секретная служба обозначала президента Бродбента, причем я знал, что президент в эту самую минуту завтракает с курсантами, так что я, сами понимаете…

32